Избранная морского принца  - Дана Арнаутова

— Исправить, значит… — повторила очень мягко. — Ладно, я согласна. Раздевайтесь.

— Что?

Алестар смотрел недоуменно, он действительно не понимал, даже подумать не мог о таком, и Джиад стало почти весело, только нехорошее это веселье было.

— Раздевайтесь, — снова повторила она, окидывая рыжего внимательным взглядом от наконец-то загоревшихся щек до кончика хвоста. — Правда, нужного органа у меня нет, но что-нибудь придумаю. О, а вот!

Она отцепила от пояса нож Дару с гладкой, отполированной многочисленными прикосновениями рукоятью достаточно подходящей формы. Многозначительно взвесила на ладони, в упор глянула на Алестара. И снова порадовалась, что охрана осталась вдалеке. Пожалуй, при ком-то постороннем на подобную выходку ей бы не хватило бы шальной злости. А вот так, наедине…

Толстые кожаные ножны удобно легли в ладонь, и рукоять торчала вверх нагло и вызывающе.

— Ты…

— Ага, я, — с той же злой, туманящей рассудок веселостью подтвердила Джиад. — А что тут такого? Хотите все исправить — попробуйте, примерьте сами хоть что-нибудь из того, что сделали со мной. Раздевайтесь, ложитесь... Скала та же самая, песок — тоже, и даже зрители не изменились. Говорить легко, ваше высочество. И ласкать — тоже. А вот так — сможете? Вам ведь проще будет, охрана присмотрит, чтобы я ничего лишнего не вытворила. И вас-то им точно никто не отдаст, как вы грозились сделать со мной…

— Джиад…

Покрасневшие было щеки принца теперь заливала смертельная бледность. Его было бы жалко, ведь и вправду хотел все исправить, загладить вину, но Джиад устала жалеть. Слишком близко был этот проклятый песок и бархатный мох на камнях.

— Джиад, я…

Пальцы его легли на поясную пряжку, но тут же отдернулись, будто обожглись, а по скулам снова поползли красные пятна.

— Джи… — повторил Алестар беспомощно.

Оглянулся на охрану, снова глянул на неё… Джиад устало вздохнула. Пора было прекращать эту дурость. А то вдруг и вправду ляжет? Ничего подобного она делать, конечно, не собирается, но такого позора ей рыжий точно не простит. Да и просто — довольно уже. Самой противно.

— Ладно, хватит, — сказала она, отводя взгляд. — Я знаю, вы хотели, как лучше. Я верю, правда. И мне жаль, что у вас так сложилось с браком. Но это ваша судьба — беречь и защищать свой народ. Жениться ради этого — еще далеко не самое худшее. И лучше вам забыть про меня, как только можно будет. И постараться, чтоб никто вашей будущей супругу и вправду не напел в уши лишнего — вам с ней жить еще. Королевством править и детей растить.

— Джиад, — повторил Алестар уже почти беззвучно, не отрывая от неё отчаянного, сумасшедшего какого-то взгляда.

— Что Джиад? Нет уж, теперь вы помолчите! — все-таки сорвалась она, радуясь предусмотрительности принца, оставившего охрану вдали. — Я слушала, теперь послушайте вы. Кого вам жалко, принц, себя, меня или Маритэль? Вы уж решите, самое время. Да, я верю, что вы все поняли. И что больше такого не сотворите — тоже верю. И про то, как отпустили меня — помню. Потому и вернулась. Но остальное забыть не могу. Каково было вам даже не почувствовать — представить? А я с этой памятью живу. И с вами разговариваю. И в одной постели сплю. В той самой, между прочим, где…

Она остановилась, сжавшись от накатившей боли и стыда, с усилием разжала стиснувшиеся в кулаки пальцы. Отвела взгляд от полупрозрачного, алеющего скулами лица Алестара. Заговорила снова из чистого упрямства да еще желания покончить с этим раз и навсегда.

— Две недели, говорите? Вот и думайте о том, что будет через две недели. О тех, кто вас убить хочет. О своем отце, которому ваша помощь нужна. О стране, в конце концов. А я… Если вам мое прощение нужно, считайте, что получили. Нельзя всю жизнь наказывать за то, за что вы уже сами себя наказали. Но опять с вами лечь? Да это все равно, что в открытую рану ткнуть…

Она задохнулась, в последний момент проглотив на язык просившееся, злое, что не всякому целителю такое позволишь, а уж самому палачу? Этого Алестар все-таки не заслужил. Уже не заслужил.

— Давайте вернемся, — попросила она тихо, снова смотря на Алестара, опустившего под этим взглядом голову. — И не надо жалеть, поверьте. Из меня все равно плохая возлюбленная. Неудобная. А вас ждет совсем другая жизнь, и теперь вы можете поступать правильно.

— Правильно… — эхом откликнулся Алестар, подаваясь к ней и вдруг отшатываясь назад. — Конечно, так и будет.

Хотел сказать еще что-то, даже рот скривил, но, махнув рукой, отвернулся и вильнул хвостом, оплывая Джиад.

Сверху все так же лился свет, такой близкий и недосягаемо далекий. На душе было удивительно тошно, Джиад даже поежилась. Подплывший салту за спиной шевелил хвостом и плавниками, упругая вода передавала это движение невидимыми волнами, мягко толкая в спину. И все действительно было правильно. Она вернется на землю, увидится с Лилайном, может, даже проведет с ним еще немного времени, потом отправится в храм. Это её судьба, которую надо принять с благодарностью. Свобода — это ведь не тогда, когда делаешь, что хочешь.

А рыжий принц освободится от ненужной обоим связи, женится, успокоится… Если выживет, конечно, и переживет своих врагов. Но это дела подводные, людей они не касаются. Джиад — уж точно. Только почему так тошно и мерзко?

На четвертый день Джиад начала беспокоиться всерьез. Известно ведь: открытый котел кипит шумно, но вреда от этого никакого, зато закрой крышку плотнее, и рано или поздно ее сорвет. Принц был в точности как тот котел, в котором кипело и бурлило непонятно что. Каждый день с раннего утра и до обеда Алестар, как рассказали близнецы, занимался делами. Затем, не появляясь у Джиад, уплывал на Арену и тренировался там до изнеможения, а поздно вечером возвращался и почти без чувств опускался на постель, но не засыпал, а подолгу смотрел в потолок.

Джиад старалась быть незаметной, как и положено стражу, когда он не нужен, но безделье откровенно тяготило. По утрам просыпалась от возни Алестара, но, не подавая виду, ждала, пока тот соберется и уплывет. Потом вставала сама, завтракала и кормила Жи. Выгуляв стремительно растущего рыбеныша, отводила его в комнату, а сама возвращалась во внутренний дворик и отрабатывала связку за связкой. Вечером снова гуляла с Жи, старалась поесть до возвращения Алестара и ложилась, отвернувшись от рыжего, на своей половине. Так тянулись дни, и одиночество было плохо только тем, что в голову лезли мысли о земле, Лилайне, Торвальде. Джиад гнала их, нарочно выбирая самые сложные упражнения, требующие полного внимания, а потом в постели, слушая неровное дыхание Алестара, твердила сутры, пока сознание не растворялось в пустоте.

Но четвертое утро оказалось иным. Проснувшись, рыжий не стал, как обычно, переплетать заново косу и надевать тунику. Вместо этого он повернулся на живот, воспарил над ложем и повел носом совсем по-собачьи.